Antony Fisher

Тони стоял у зеркала и уже целых пять минут старательно поправлял бабочку. Идеально ровная спина и сведенные к переносице брови явно говорили о том, что к делу мужчина относится более, чем ответственно, и любое движение не по фэншуй может в любой момент разрушить эту хрупкую вселенскую гармонию. На самом деле, Фишер, откровенно говоря, бабочки на дух не переваривал и считал, что для молодого специалиста по ядам это не самый верный подход к завершению туалета в честь месячной годовщины знакомства. Но Рэйчел настаивала, а про годовщину он забыл, поэтому возражения не принимались ввиду необходимости замести все следы собственной глупой оплошности перед любимой девушкой. Тони на секунду сощурился, смакуя пока что диковатое для него словосочетание, чтобы в следующее мгновение расплыться в довольной улыбке. В такие моменты Фишера вообще можно было спокойно спутать с котом, слопавшим только что пойманную жирную мышь, за которой он охотился последние несколько часов, поэтому, вместо барабана, табличка на шею с известием: "Не трожь - сожрет рефлекторно" тоже бы не помешала. А то становиться новой Синей Бородой Тони, знаете ли, особо не хотелось, да и отрезанные косы держать было негде. Как скучная и разнообразна, однако, жизнь скромного йельского студента! Доброжелательность - и никаких вам жертв. Как сказал бы Колдман: "полный Аустерлиц!", и, стоит признать, Фишер был с ним полностью согласен.
Однако за спиной вдруг что-то неожиданно громыхнуло, и вьюноша проворно отскочил в сторону, тут же разворачиваясь на каблуках и на автомате выхватывая из дорогих кожаных ножен под пиджаком волшебную палочку.
Стоять! - рявкнул Тони под аккомпанемент брякнувшейся на пол вазы с характерным звуком бьющегося фарфора, однако тут же опомнился, увидев, кто перед ним. Нельзя отрицать, конечно, некоторую параноидальность будущего господина посла в вопросе самообороны, но когда по миру гуляли новости о том, что некий злой и страшный Темный Лорд знал толк не только в поросятах, то Фишера можно было бы назвать даже одним из самых спокойных студентов грядущего выпуска. Дрессировали всех, а Фишер, к сожалению или к счастью, всегда считался прилежным учеником.
Несколько раз  моргнув и выудив из памяти нужное имя, Тони опустил палочку и удивленно вскинул брови, глядя на трясущееся создание в дверях:
Миранда? - у девушки были отчего-то заплаканные глаза, и удивление мужчины быстро сменилось тревогой, заставляя снова принять то же выражение лица, которое было у Фишера в момент, когда тот расправлялся с бабочкой. И, стоит сказать, подобная мимика была абсолютно оправдана, потому что вздумайтесь сами: какая трагедия могла случиться у подруги Рейчел, что она побежала отчего-то к ее парню, а не к ней самой?
Не долго думая, Тони поспешил высказать несколько видоизмененную мысль вслух.
На что получил вполне однозначное количества драматизма в голосе, чтобы понять, что к чему. Или не понять.
И ах, если бы этот голос нес с собой только драматизм!

Тони был в бешенстве. Это испепеляющее чувство, когда ты готов голыми руками свернуть шею хвостороге, перевернуть мир и отметить это дело, смешав огневиски со сливочным пивом, и при этом остаться в живых, оно расползалось по фишеровским венам, не давая ни спокойно вдохнуть, ни выдохнуть, и даже скорость света, с которой Тони петлял по коридорам Шовене, не могла остудить его пыл.
Это было просто отвратительно: осознавать, что ты находишься в эпицентре маггловской "Санта-Барбары". Фишер отдал бы многое, чтобы все это оказалось кошмаром, от которого можно было бы сию минутно проснуться, но на деле все было настолько реально, что становилось тошно. И чувства с разумом грызлись так самозабвенно, что до собственного хозяина им дела, похоже, не было. Но к консенсусу они приходили одному: Тони не верил, что Генри, да, тот самый Генри, с которым они идут рука об руку чуть ли не с первого дня в университете, оказался хладнокровным убийцей.
Не верил до тех пор, пока не увидел его на другом конце коридора, шепчущегося с группой однокурсниц.
Факир не был пьян - просто не успел. Но это не помешало какой-то дьявольской пелене застелить взор, и в следующее мгновение Колдман отчего-то оказался не слишком целомудренно впечатан в ближайшую стену. Совсем нецеломудренно. Так, что аж каменная крошка посыпалась. А Фишер впервые в жизни просто стоял и смотрел на это, краем сознания отмечая, что выученное не прошлой неделе боевое первого порядка очень симпатично смотрится в действии, и вполне способно заставить некоторых соколов летать и без крыльев.
Из-за спешки бабочка сверзилась куда-то в бок, но Тони на нее уже было глубоко наплевать.
Он жаждал даже не мести, нет. Он жаждал, скорее, чего-то пострашнее.
Фишер хотел объяснений.
Прочистив горло так, что распространенное "кхм-кхм" отзвенело колоколом в повиснувшей тишине, участниками которой стала неизбежная для разборок публика, Тони задумчиво склонил голову вбок, холодно изучая своего друга с нового ракурса:
Удобно?

Antony Fisher

Тони задыхался. От вида, как Генри отряхивается от последствий негуманного отношения с ветхими стенами университета, адреналин в крови подскочил до критической степени, так, что перед глазами плыли кроваво-красные пульсирующие круги. Алые, как аленький цветочек из детских сказок, только Фишер явно не ассоциировал все, что сейчас происходило, с щедрым подарком. Красный всегда был цветом красоты, который не хотелось марать низменными чувствовами вроде некотролируемого гнева или желания подать на импровизируемый стол всем известное холодное блюдо. Красный - это изысканно и по-королевски, поэтому, пока Колдман соображал, что не так с этим миром, Тони задним числом покопался в памяти и выудил-таки оправдание, почему сегодняшний день можно было смело называть красным днем календаря.
Молодой мужчина вдруг дерзко и жестко скривил рот в том, что должно было по его мнению, очевидно, изображать юродивую однобокую ухмылку.
Через добрую половину коридора будущий господин аврор действительно летел изысканно.

На короткое мгновение на смену гневу пришло равнодушие: пожирающее, опустошающее, заставляющее забыть какое сегодня число недели и день месяца. Тони чувствовал, как от практически до боли расправленных плеч деревенеет шея, затем верхняя часть спины, и в результате все странным обезоруживающим параличом спускается куда-то ниже, к начищенным парадно-выходным ботинкам. Фишер никогда не терял никого из достаточно близких, чтобы было с чем сравнивать, поэтому все, что ему оставалось, это с зубным скрипом поднять палочку на миллиметр выше, практически рефлекторно предупреждая все дальнейшие поползновения своего лучшего друга. Или уже не друга? Глаза Тони на мгновение испуганно расширились от осознания, что в стоящем перед ним человеке он никогда не сможет больше увидеть ни названного брата, ни верного товарища. Но если не друга, то кого?
Хруст треснувшей парадигмы слился с хрустом выправляемой Генри шеи, и Тони вдруг как-то невероятно расслабленно выдохнул: в этот момент он был готов поспорить на десятку, что к его голове кто-то приставил рупор, и теперь все мысли неудержимым потоком лились наружу, подначивая, сковывая, веселя. Фишер едва заметно тряхнул головой, на которой красовалась тщательно прилизанная для праздничного ланча грива: нет, он не мог допустить того, чтобы хоть кто-то сегодня смеялся.
За сим в следующую милисекунду Тони снова обратился в заряженный взрывной механизм: ядерную боеголовку, которую запрягли в предписанное стойло, но все отчего-то никак не могли решиться на то, чтобы нажать на треклятую красную кнопку.
Красную кнопку.
Опять этот чертов красный.

Воистину животное бешенство пришло во второй раз так же, как пришло и в первый: из ниоткуда. Честно слово, он что, его успокаивал? Или просто прикидывался дурачком, считая, что держать за идиота можно и его, мужика, которому не так и долго осталось ждать собственного тридцатого дня рождения? Нашел из кого сделать пони, с которым можно было бы разговаривать, как с маленьким ребенком! Невероятно.
Фишер едва слышно рыкнул, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не отправить Колдмана в следующий корпус путем, больше подходящим для здешних привидений: прямиком сквозь стены. Генри, конечно, тоже не страдал нехваткой способностей в применении боевых заклинаний, но сейчас Фишера подпитывал, словно с капельницы, как обезболивающее, чистый гнев, явственно похожий по действию на чистый спирт. Тони стиснул рукоять палочки в руке так, что нежное древко казалось треснет. Да: это вполне мог оказаться один из тех редких случаев, когда гнев окажется могущественнее таланта.

- Не вмешивайтесь, мы сами. - Тони едва хотел съязвить об очень своевременном благоразумии, но предпочел заткнуться, перехватив взгляд Генри: настороженность. Настороженность и непонимание. - Верно, Фишер? У нас с тобой явно какое-то общее дело, правильно я понимаю?
И это что: все, что он хотел ему сказать?!
Слабо верится, что ты вообще имеешь представление о понимании, Колдман, - голос отчего-то слегка охрип, но Тони даже не обратил внимания, ощерившись: - и о сочувствии, раз предпочитаешь прикидываться невинной овечкой. Зачем юлить? Думаю, публика была бы непротив послушать твой занимательный рассказ о нашем "общем деле". Неужто память отшибло? - неожиданно рявкнул Фишер, на фразе "общее дело" позволяя себе опуститься до ребяческого передразнивания. Но его раздирало и душило. И он готов был раздирать и душить в ответ.

Как ни странно, но последняя реплика мужчины имела в данной ситуации, кстати, не только оскорбительный подтекст. Когда они проходили летнюю практику, профессор Грей рассказывал, что так иногда ведут себя люди, недавно подверженные заклятию Imperius.
Фишер мысленно горько усмехнулся: ох, лучше бы, Гринденвальд всех дери, он был под Imperio!